ФИЛОСОФИКИ 5

Слова, пустите в лабиринт
волшебных символов и звуков,
вас принимаю, как науку,
в которой тайна слова спит.
Ведите твердою тропой
строки по камушкам согласных
через ворота звонких гласных
за речью ясной и простой.

***

Мы птенцы, упавшие из гнезд.
Мы едва успели опериться,
а ровесники в сиянье звезд
уже могут крыльями гордиться.

И когда над нами пролетит
Демиург, испытывая крылья,
кто из нас не бьется, не кричит,
осыпая ближних серой пылью.

***

Бездействуя, чего-то ждешь,
под листопадом на скамейке.
Листву ногою разгребешь,
чешуйчатая вспыхнет змейка.

Пойдешь, и будто за тобой
по следу в след тайком ступают;
следы становятся тропой,
в другой, пошире, пропадают…

По тропке неохотно ноги
несут к проторенной дороге.

***

Слова, плодами спелыми
срываются и ждут,
когда их рифмы смелые
в корзину соберут.

В сосуд священный бросят,
мнут ритмами и трут,
закупорят и носят
с собою тот сосуд.

Слова и звуки бродят…
Досадно, но на дне –
чужая мысль долдонит
об истине в вине.

***

Рассвет – подросток синеокий
спокойно заглянул в окно.
Дитя прекрасное Востока,
в кого ты нынче влюблено?

Кому даруешь ты надежду?
кому удачу ты несешь?
Кого заставишь, как и прежде,
работать, подавляя дрожь?

Сегодня рад тебе, спасибо,
что ты коснулся этих стен.
Рассвет, прекрасный, кто б ты ни был,
ты вестник скорых перемен.

***

Когда-то я умру при входе в Храм.
Приду и сяду на ступени,
холодный пот прольется по щекам
в лохмотья на костлявые колени.

Могильный холод каменных ступеней,
пред входом в Храм пронизывает дрожь.
Пощечиной вдруг вспыхнет на коленях,
рукой холёной поданный мне грош.

***

Ветер упругий, ветер всю ночь
вот - вот - вот душеньку выдует прочь.

Дождик настырный в окна стучит.
Небо насупилось, город молчит.

Слушаешь ветра бесчинства во мгле,
словно остался один на Земле.

Ночь пролетела и думаешь – бред,
но за стеной затаился сосед,

шума не слышно проезжих машин,
страшно и сладко: "Не уж то один?"

***

В лабиринте слов ищу истоки
рифм и ритмов, как тропу слепой.
В лабиринте зверь живет жестокий –
Минотавр, рифмующий отстой.

Посыпая раны слово-солью,
простофиля, пьяница, поэт
напоить хотел бы всех любовью,
да у них желанья выпить нет.

Штрих порезом – черные чернила
по скрипящей белизне листа –
на рисунке бледное светило
искривило скорбные уста.

Все плотней штрихи вокруг и уже,
корчит рожи грязная Луна:
"Никому твой бред поэт не нужен,
ты один, как в небе я одна".

Черной кляксой черные чернила –
это тучка, а за ней Луна.
Из-за тучки, блядское светило:
"Я свечу, хотя и не видна".

***

Я видел это место, или о нем читал:
там розовая пена в прибое среди скал.
И вот, куда б ни ехал, везде всегда искал:
где розовая пена мерцает среди скал.

Однажды, проплывая в потоке срочных дел,
всего одну секунду я в сторону смотрел.
всего одну секунду, и что же увидал:
там розовая пена мерцала среди скал.

***

Душа, едва она созреет,
она томится и болит.
Замерзнешь в поле – отогреет,
во тьме лампаду запалит.

Беда ли, радость – все едино,
хоть и по разному – болит.
Так нам огонь в плену камина
теплом о добром говорит.

***

Вот муху раздавил рукой,
и долго-долго руки мою,
как будто мерзости такой
до самой смерти не отмою.

Вот человеку подал руку,
осознавая – он плохой.
С рукопожатьем принял муку,
и целый день трясу рукой.

***

Круговорот колоды банкомета.
Когда ж конец мучительной игре?
уверенность былую кто-то
сменил на дрожь в потеющей руке.

Игра идет. Неужто карта бита?
Смятение в душе растет,
с лицом, морщинами изрытым,
опять не так сдает вам банкомет.

Глотнув вина, с гусарскою бравадой,
вы крикнете ему: "Ва-банк!",
а он, обдав вас роковой прохладой,
опять сдает насмешливо НЕ ТАК

***

ДИАЛОГ С САТАНОЙ

"Ты все грезишь. Любой лоботряс
норовит незначительным делом
в исторический влезть перепляс
так, чтоб золотом имя горело".

Темный ангел бессонных ночей
теребит сознание: "Что ж ты?
Червь ничтожный средь Славных людей,
выбирай – аборт или роды?

Ты, представь: поднимаясь со дна,
твое творчество перлом засветит.
Ночью – ярче, чем блудня-Луна.
Утром – Солнцем дороги пометит".

"Человечество плотно сплело
меркантильностью склеенный узел:
в нем обмен – это младшее зло,
мы ж торгуем подарками Музы".

"В тайне каждый писака мечтает
о почете, бабцах, тиражах,
и лаврушку к челу примеряет
перед зеркалом в радужных снах".

"Если б раньше..., то стал бы жалеть,
что меня честолюбцы не знают.
Блеск наряда не может согреть,
ненасытный – понос наживает.

На кой черт мне нужна эта клеть,
слов и звуков, и смыслов морока?
Я спокойно хочу умереть
в бессловесном, безвестном, далеком".

"Так крапал бы СЕБЕ и крапал,
если мненье других безразлично,
но ведь ты же печататься стал,
это знаешь – совсем неприлично".

***

МУЗЫКАНТ

Смычком по струнам полоснул,
щипком исполнил пиццикато,
волною звуков колыхнул
сердечко в дробное стаккато.
О, ты, маэстро, властелин
души, и невесомой скрипки!
Ты с ней и звуком неделим,
пока не совершил ошибки,
пока ты слух не оскорбил
неверно взятой в ритме нотой,
пока игру не превратил
в поденно-хлебную работу.

***

ПОПУТЧИЦА В ТРОЛЛЙБУСЕ (скрипачка).

Держась за поручень, играли пальцы
порядок перебора в ритме струн,
(так гончая, во сне, на травле зайца
ногами дергает на призрачном бегу).

Во взгляде фа – меняли си-бемоли,
и вместо болтовни старух,
оркестр звучал по мимо ее воли,
и сон Тартини* мучил слух.

*Тартини – итальянский скрипач, композитор 18 века.
Ему приснился дьявол, играющий на скрипке,
проснувшись, смутно помня музыку, композитор
не смог ее повторить. С тех пор, все, что он исполнял,
казалось ему несовершенным.

***

МИКЕЛАНДЖЕЛО.

Не крылья ангелов, а руки
нас поднимают в небеса.
От вдохновенья, просто скуки
творим руками чудеса.

Смотря на плод своих творений,
Создатель, ты бы заскучал,
когда б сравнил, как смертный гений
тебя из мрамора ваял.

***

ПОЭТЫ

1
Мы алхимики звуков и фраз,
повелители их сочетаний.
Это мы зажигаем в них газ
из болот сокровенных признаний.

Микровспышки цветных пузырей
вас манят в задушевные чащи
на собрание странных людей,
непонятно о чем говорящих.

2
Мы как деревья в смешанном лесу,
великое содружество народов:
я – свой, корявый, ствол несу,
твое изящество – лелеяла порода.

Кто низкоросл, а кто – высок, ветвист,
нас приспособила для синтеза природа:
избитые слова вдыхает лист,
и выдыхает в души с кислородом.

***

БЕРНИНИ

Союз скульптуры и воды –
фонтанные фантазии Бернини:
меж бронзой и водою нет вражды,
и пластика с динамикой едины,
как Инь и Янь – из одного другое
рождается и пропадает в нем,
чудесное вливается в чудное,
и чудо фонтанирует ключом.

***

У моря флейта зазвучала,
а море, у подножья дюн,
ее печаль сопровождало
созвучно перебору струн.

То, что казалось мне забытым,
когда-то не давало жить,
дворовым псом, судьбой побитым,
пришло со мною погрустить.

Звук флейты с запахом жасмина
в меня вливали сочный яд,
тянули в прошлую пучину…
Так волны тянут нас назад,
едва из моря мы ступили
и твердь земную ощутили.

***

ТУЧА

Она клубилась и клубилась,
и где-то бестолковый гром
гремел, как будто птица билась
о стены в кубе жестяном.

Жара и духота на даче
давили и теснили грудь,
и все казалось мне, иначе
я должен жить, гром громыхнуть.

Лиловых облаков ворчанье
промчалось погремушкой прочь.
Жара тягучим ожиданьем,
ползла в удушливую ночь.

***

Хотелось бы в другом пространстве
при свете трепетном камина
Бургундским тешить иностранца
под свежий запах апельсина;
на шпаге пылкого Тристана
в камине жарить плоть барана,
и поливать ее вином,
а кот бы мне сверкал зрачком
с ковра персидского дивана,
к холодной Гелле лечь на грудь
горячим лбом, и там заснуть.

***

Дождь серой мглой примчался от села.
Его капель противна мне до боли,
как будто чьи-то малые тела
в лепешку разбиваются о поле.

А в городе с карниза на карниз,
вращаясь в безотчетном сальто,
разбрызгивая плоть, стекает вниз,
к последней плоскости асфальта.

***

Мне все кажется, в мир я пришел
из далекой, забытой страны,
там, где было душе хорошо,
были светлы и радостны сны.
Где дорогу обратно искать?
То ли в прошлом, средь древних могил?
То ли новые тропы топтать,
даже там, где уже проходил?
Я так долго ищу ту страну,
так давно, что уж стал забывать:
как там звали меня в старину,
и как мне мой народ называть.

***

Рисую засветло – пастелью,
ночь – режу на доске резцом,
дожди – пишу я акварелью
под крышей или под зонтом;

пастозным маслом – день и вечер,
и ночь, и утро – все кругом.
Журчит ручей – лишь русской речью
могу из горла вынуть ком.

***

Я до сих пор свой путь не осознал:
клубится пыль дорожная далече,
все ждет меня вздыхающий вокзал,
невидимый рюкзак продавливает плечи;

в тайге петляет темная тропа
с занудным звоном жаждущего гнуса;
меланхоличный топчется тарпан
в горах Тибета, ожидая груза;

под небом ровно дышит океан,
в порту гниет назначенное судно,
и давит сытостью тугой аркан,
и дни гудят, как гнус, протяжно-нудно.

***

Мне было хорошо:
росла трава, росли кусты,
чуть выше, выросли деревья,
и небо не было пустым,
расправив облачные перья.

Мне было хорошо:
в осеннем многоцветье,
лицом зарывшись в палую листву,
вдыхал я запахи, грустящие о лете,
и мял сухую с преленкой траву.

Мне было хорошо:
спокойный небосвод
ронял на землю снег пушистый,
мне плечи обнимал сугроб,
и снег казался мне душистым.

Мне было хорошо:
дрожал далекий лес
сквозь занавеску испаренья
ручей искрящийся воскрес,
блуждали запахи цветенья.

Мне было хорошо:
не слышал я шагов,
ни говора простецких просторечий,
не видел я, не слышал никого,
и мне казалось – я вовеки вечен.

***

МИСТИК

В унылой, пасмурной стране
на небе нет просветов,
единственный цветок – в окне
заколотой Джульетты.

И в этой пасмурной стране
зимой и летом дождик,
по улицам не люди, не,
не лица носят – рожи.

И в этой пасмурной стране
по павшим в лужи листьям,
закутан в черное кашне
гуляет мрачный мистик.

И в этой пасмурной стране,
пока он мерит лужи,
никто не выйдет к сатане.
Кому он на хрен нужен?

***

Нас, отлучая от груди,
горчат родной сосок,
с любовь прежней мать глядит:
"Пришла пора, сынок".

И кроха, плача, не поймет,
винит во всем сосок.
Не отнимает мать, дает:
"Ступай вперед, сынок".

***

Не вой, мой серый брат, ночами
на полную Луну.
Я так же сер, и шерсть клоками,
я тоже у Луны в плену.

Тебя пугают в темной чаще
огни растущих городов.
Поверь, дружище, мне не слаще
в гнезде шершавом колких слов.

Когда стихи свои читаю,
рука зудит: их бросить в печь,
по гласным слышно – завываю,
согласные – ломают речь.

Грызет обоих алчный голод:
тебя в желудке, мой – в душе.
Ноктюрна ледяное соло
коснется чьих-нибудь ушей:
он зябко поведет плечами,
перекрестившись, прочь пойдет,
не осквернив себя строками,
в которых волчий вой живет.

***

КАНАТОХОДЕЦ

Комично клоун на канат
под купол лезет по канату,
потешить ловкостью ребят,
искусства ради, за зарплату.

Забавно "дурачок" кривляется,
(но, как уверенно идет!)
народ проделкам улыбается,
и верит – шут не упадет.

Внизу не слышно: нить упругая
неверно под ногой звенит,
и пустота вокруг безрукая,
за каждым промахом следит.

***

ЦИФРОВАЯ

Нет, не заменит дрожь руки
цифири четкая кривая.
В отчете – мертвый лоск строки,
в поэзии – строка живая.

К математической кривой
не забредет счастливый случай.
Герой цифирный – КАК живой,
все будет "КАК" в нем, как ни мучай.

***

БЕЛЫЙ СОН

Блуждал по телу белый сон
без памяти, без ощущений,
бессмысленный, как тихий стон,
сплетенный из былых видений.

Он не касался ничего
реального, и даже в теле,
сон плыл во мне поверх всего,
чего все клеточки хотели.

Я оболочкой только был,
сон рос в ней, таял, расширялся.
Мне сладко было, что я БЫЛ…
и с болью в сердце просыпался.

***

на ГЛАВНУЮ

ГОСТЕВАЯ

Hosted by uCoz